К.И.Сулейменова1,
Г.А.Мун2, О.А. Габриэлян3, И.Э.Сулейменов4
1Государственный
Университет Ниццы, факультет экономики и права, София-Антиполис, Франция,
2Казахский
Национальный Университет им. аль-Фараби, химический факультет, Алматы,
Казахстан
3Таврический
Государственный Университет им. В.И.Вернадского, философский факультет,
Симферополь, Украина,
4Алматинский
институт энергетики и связи, факультет радиоэлектроники и связи, Алматы,
Казахстан
Оптимистические прогнозы относительно постепенного спада кризисных явлений в финансовой сфере, как уже можно видеть, увы, не оправдались. Достаточно одного примера. «Участники созванной в Брюсселе экстренной встречи лидеров 16 стран ЕС констатировали, что вся еврозона стоит на гране краха, который повлечет за собой новую волну мирового финансового кризиса.»[1] Цитируется также мнение президента Франции Николя Саркози: «Речь больше не идет о Греции, перед нами системный кризис зоны евро, на который будет дан немедленный ответ. Все европейские институты, Совет ЕС, Еврокомиссия, Европейский центральный банк объединились для отражения атаки на евро. Зона евро – это единая Европа, и мы не позволим ее разрушить».
Все с большим основанием можно утверждать, что оказались правы те, кто говорил о системном характере современного кризиса, который только с поверхностной точки зрения можно рассматривать как сугубо финансовый [1]. И здесь очень показательно, что Николя Саркози одним из первых политиков, говоря о современном кризисе, употребил термин «системный», а не «финансовый». Аргументов в пользу точки зрения о системном характере кризиса можно привести достаточно много. Один из основных связан с ролью науки (шире – инноваций) в возникновении и функционировании современных финансовых институций. Как отмечалось в [2], современная банковская система во многом сложилась в период бурного развития науки (начавшийся в эпоху Великих географических открытий и завершившийся инновационным взлетом, пришедшимся на рубеж 19го и 20го веков). В этот период существовал надежный источник сверхприбылей.
Стремление к получению максимально высокой отдачи от научных исследований, однако, привело к кризису «коротких» инноваций [2]. В условиях, когда от исследовательского коллектива требуется немедленная (по меркам продолжительности циклов проведения научно-исследовательских работ и их внедрения) отдача, существуют только ограниченные возможности для проведения фундаментальных исследований, рассчитанных, главным образом на отдаленную перспективу. Становится неизбежной переориентация большей части исследователей на работы, сводящиеся к незначительной доработке и модификации уже имеющихся достижений, оставшихся от предшественников, к чему их подталкивает, в том числе и сложившаяся система грантового финансирования. Так, в последние десятилетия большая часть университетов США переориентировалась на проведение работ, имеющих непосредственное коммерческое значение, что, в конечном счете, было определено господствующими либеральными и нео-либеральными взглядами на функционирование мировой экономики. В соответствии с ними предполагалось и предполагается, что рынок может быть неким универсальным регулятором во всех без исключения областях человеческой деятельности, включая науку и образование. В таких условиях имеющиеся ресурсы для масштабных инноваций оказались быстро исчерпанными, что лишило мировую финансовую систему надежного источника сверхприбылей. Отдельные крупные инновации, реализованные во второй половине 20го века (мобильная связь, светодиодная техника, включая динамичный рынок персональных компьютеров и других вычислительных средств) оказались не способны в полной мере удовлетворить запросы мировой финансовой системы и ее разветвленной инфраструктуры. (Влияние технических достижений конца 20го века на общество не идет ни в какое сравнение с той ситуацией, которая имела место на рубеже 19го и 20го веков.)
Как следствие, мировая финансовая система, лишенная возможности для осуществления экспансии на новые рынки в необходимом масштабе, была вынуждена (ради сохранения уровня прибылей) практически полностью переориентироваться на экспансию во времени, т.е. на получение прибыли в счет будущих доходов заемщиков. При отсутствии источника сверхприбыли это привело к существенной трансформации схем таких кризисов как ипотечный, и их заметному углублению. Лишенная своей истинной основы – стабильного источника сверхприбылей – мировая финансовая система в целом оказалась неспособной функционировать в прежнем режиме. Здесь уместен еще один хорошо известный пример. «…вчерашняя ситуация вокруг американского ипотечного гиганта Freddie Mac (того самого, с которого начался кризис в США) демонстрирует, что перспективы доллара отнюдь не хороши. Freddie Mac снова запросил у правительства США финансовую помощь в размере $10,6 млрд. Корпорация закончила первый квартал с убытками, что и вынудило топ-менеджеров пойти на этот унизительный шаг. За январь-март Freddie Mac потерял $8 млрд. Если американское правительство одобрит выделение денег, общий объем оказанной корпорации помощи превысит $61 млрд. Новые проблемы Freddie кризис, может, и не спровоцируют, но доллар подкосят»[2].
Явления, сходные с кризисом коротких инноваций, затронули далеко не только технические и естественнонаучные дисциплины. В не меньшей степени это касается экономических наук, задачей которых, по идее, было отслеживание нарастающих кризисных явлений и их предупреждение на ранних этапах. Мировая макроэкономическая мысль, что теперь уже очевидно, не только не справилась с этой задачей, но и до сих пор не в состоянии выработать адекватной точки зрения на природу современного кризиса, уже не говоря о том, чтобы предложить действенные меры по его преодолению. Как отмечалось в работе К.Бертомье c соавторами [3], современная макроэкономика сама находится в глубоком и затяжном кризисе (хотя данный кризис в цитированной работе и рассматривался с несколько другой точки зрения).
Глубинные причины такого положения дел сейчас можно установить, отталкиваясь от аналогий с кризисом коротких инноваций. Схемы управления научными исследованиями, ориентирующиеся на получение максимально быстрой прибыли, породили вполне определенный подход и к подготовке кадров высшей квалификации, и к разграничению сферы их деятельности. Результатом явилась чрезмерно узкая специализация научных работников и в естествознании, и в экономике (и не только). Для этого, разумеется, существовали и существуют объективные причины, но управленческие схемы, в которых научно-исследовательская лаборатория рассматривалась как некий аналог завода, производящего продукцию конвейерным методом, довели узкую специализацию до абсурда.
Соответственно, макроэкономика долгие годы де-факто анализировала финансовую и экономическую сферы как нечто самостоятельное (что подробнее будет показано ниже). Приветствовались и приветствуются научные работы, выполненные «чистым языком экономических теорий», проникновение в сферу интересов смежных дисциплин рассматривается многими специалистами как нежелательное, в лучшем случае – как отход от устоявшихся канонов. Очевидно, что как только такой подход стал традицией, поле для междисциплинарных исследований сократилось практически до нуля. Резкий спад в области фундаментальных исследований как основы для полномасштабных инноваций (т.е. приводящих к появлению новых рынков) нанес серьезный удар по мировой финансовой системе в целом. По идее, его должны были предвидеть специалисты в области макроэкономики. Этого, однако, не произошло: указанные специалисты, если и знали о том, что творится в технике и естествознании, то искренне полагали все это лежащим вне своей компетенции.
Сложилась преудивительная ситуация. Мировой кризис носит системный характер, а это, в частности, означает, что если оставаться в рамках существующих научных дисциплин (и сложившихся в них традиций), то изучать его де-факто просто некому. Вычленить и подвергнуть анализу отдельные стороны вопроса (как это и было, когда кризис называли «финансовым») можно, но это, очевидно, ничего не даст. Явление, носящее комплексный характер и изучать надо комплексно, уже не говоря о том, что однобокий анализ не позволяет выработать адекватные меры противодействия кризисным явлениям. Если не реализовать комплексный подход, то будут продолжаться паллиативные меры, которые потребуют огромных финансовых вложений, но ничего не решат. Кризис макроэкономики – т.е. дисциплины, которая (по крайней мере, теоретически) должна указать на меры, обеспечивающие преодоление существующих цивилизационных рисков, налицо. По крайней мере, о таком кризисе вполне можно говорить от лица «коллективного потребителя» результатов макроэкономических исследований, в качестве которого выступаем мы все.
Постараемся раскрыть сформулированный выше тезис.
С одной стороны, макроэкономика обязана пользоваться методами междисциплинарных исследований. В самом деле, в [4] ее задача была сформулирована как «Целью макроэкономического анализа, сегодня, как и много лет назад[3], является поиск природы и причин богатства народов и способов улучшения как материальных, так и социальных условий жизни человеческих сообществ».
С другой стороны, не будет большим преувеличением сказать, что мировая макроэкономическая мысль в последние десятилетия развивалась, анализируя роль и вопрос о необходимости участия государства в регулировании экономики. При этом под государственным регулированием в макроэкономической теории понималось и понимается использование финансовых и законодательных инструментов. Этот вопрос, безусловно, является важным, как но, будет ясно из дальнейшего, частным.
Развитие любой науки, как это было со времен Боэция (спор номиналистов и реалистов), часто приводит к формулировке некоей дилеммы или альтернативы, на разрешение которой тратятся основные усилия. В макроэкономике такой дилеммой стало вмешательство государства в экономику.
Базовая доктрина либерального учения[4], предполагала и предполагает, что для способствования процветанию и правильному распределению доходов и богатств достаточно лишь сил рынка. Этими теориями государству предписывается придерживаться принципа невмешательства, т.е. его роль заключается исключительно в поддержании порядка, защите прав частной собственности, обеспечении соблюдения норм и правил функционирования рынка и т.д.
Альтернативная точка зрения отталкивается от общеизвестных фактов. Как отмечается, в частности, в [4], с момента рождения «современного» капиталистического общества ему были и остаются присущими масштабные кризисы (например, в 1820х годах в Англии) и далее на всем протяжении XIX и XX веков (в частности, Великая Депрессия 1929 года). В этот же ряд, с определенными оговорками, укладывается первый кризис XXI века, начавшийся в 2007 году. Эти факты вновь и вновь поднимают вопрос об обоснованности оптимизма либеральных и нео-либеральных взглядов. Сторонники альтернативной точки зрения выступали и выступают за обязательное вмешательство государства в функционирование экономики каждый раз, когда этого требуют провалы рынка, в частности рынка труда. Конкретный механизм предлагаемого вмешательства может носить как радикальный характер (доктрина Карла Маркса, сформулированная в последней четверти XIX века), так и более сдержанный. Именно таким образом появилось кейнсианское учение во второй половине 1930х годов, основанное на анализе, приведенном в работе лорда Дж. М. Кейнса (1936 [5]), принципиально новом по сравнению с тезисами «классической[5]» доктрины, доминирующей в западной экономической науке в тот период.
В [4] подчеркивается: «В работе 1936 года лорд Дж. М. Кейнс утверждал, что необходимо полностью избавится от образа мыслей, унаследованного от «классической» точки зрения, чтобы понять причины Великой Депрессии и предложить соответствующие решения в области экономической политики для выхода из кризиса».
Стержнем рассматриваемой работы [4] является доказательство вполне определенного тезиса. Проведенный в ней анализ позволяет утверждать, что мировая макроэкономическая мысль в последние десятилетия неоднократно предпринимала попытки синтеза двух указанных выше точек зрения.
Начало этих попыток синтеза было положено моделью IS/LM, чьи кейнсианские характеристики состоят в гипотезе жестких цен и (sticky prices) и в том, что она исключает любые упоминания рынка труда. В это же время, она заимствует у «классического» учения равновесное состояние на «рынке заемных средств» и монетарное равновесие. В дальнейшем, в 60х/70х годах, неокейнсианцы, возвращаясь к «кейнсианской» гипотезе жесткости цен в краткосрочной перспективе и к некоторым неоклассическим суждениям о роли денег, предложили совокупность больших макро-эконометрических моделей. Эти модели используются в разных странах[6] в качестве базы для принятия решений государственными органами (Государством) в области экономической политики (в основном бюджетной, но также и монетарной[7]). Наконец, в настоящее время, вслед за появлением исчисляемых моделей общего равновесия (CGEM[8]), расцвет которых приходился на 80е и 90е годы, появилась новая категория таких моделей: динамические стохастические модели общего равновесия. Так же как CGEM, эти модели с преобладанием «неоклассических» черт опираются, на агрегирование на макроэкономическом уровне равновесных величин, полученных в результате микроэкономического поведения максимизации функций полезности потребителей и прибыли предпринимателей. Единственная уступка, сделанная «кейнсианским идеям» в этих моделях, касается принятия гипотезы жестких цен и заработных плат в краткосрочной перспективе. Алгебраически сложные, эти модели подтверждают на первый взгляд «неоклассическую» точку зрения монетарной нейтральности (а значит и бесполезности монетарной политики), но они не приводят к четким и убедительным выводам в вопросе «налоговой» («бюджетной») политики. На настоящий момент они остаются на уровне чистой теоретической абстракции и, таким образом, представляют только слабый практический интерес для экономической политики.
Анализируя указанные модели, в [4], делается вывод о том, что поочерёдные попытки синтеза двух учений (начиная со знаменитой статьи [6]), несмотря на их многочисленные усложнения, были обречены на провал[9]. «За этим утверждением стоит очень многое: бесполезность или, наоборот, эффективность государства в качестве ответственного за экономическую политику.» Более того, за этим утверждением стоит и противоборство очень серьезных политических сил, отстаивающих собственные интересы. Разрешение дилеммы, касающейся роли государства в регулировании экономики, заходит, по-видимому, в тупик. Это очень серьезное утверждение.
Действительно, подавляющее большинство теоретиков экономики солидарны во мнении относительно своей роли: «советник Князя». При тупиковом развитии событий, в условиях, когда специалисты-советники оказываются неспособными выработать коллективный ответ на вопрос, который они же сами признают основным, ценность их советов, разумеется, будет падать. Впрочем, и это не главное. При признании адекватной любой из этих точек зрения возникают исключительно высокие риски. Государственное регулирование экономики сопряжено с ростом бюрократического аппарата, который, рано или поздно начнет работать сам на себя, игнорируя потребности общества. Неконтролируемо развивающийся рынок сулит масштабные кризисы, приобретающие системный характер, о чем подробно говорилось выше. «Прямой» синтез противоположных точек зрения [4] невозможен, что также является доводом в пользу заключения о кризисе мировой макроэкономики.
Выход из тупиковой ситуации, как и это много раз показывала история, в таких случаях определяется не разрешением дилеммы в пользу той или иной точки зрения, а использованием триады Гегеля. Если две точки зрения, составляющие альтернативу, одинаково верны и одинаково ложны (или обе они приводят к нежелательным результатам), то выход надо искать, выйдя за рамки плоскости означенной альтернативы. Тезис – антитезис – синтез. Но синтез не прямой (его бесполезность, подчеркнем еще раз, применительно к рассматриваемому вопросу обоснована в [4]), а осуществляемый в соответствии с законами диалектики, т.е. в иной плоскости, в ином, если угодно, измерении.
Не будем вдаваться в анализ экономико-алгебраических моделей; достаточно отметить, что и анализ, проведенный Кейнсом, и построения его оппонентов отталкиваются от представлений о некоем статическом равновесии рынка. С точки зрения физика можно утверждать – задача решается в статике, а не в динамике. В моделях, рассмотренных в [4], нет производных по времени. Это, если принять во внимание представления относительно экспансиониского характера развития мировой экономики, является неверным в принципе. Очень простой пример. Велосипед, поставленный на два колеса, упадет, что и должны будут показать соответствующие уравнения, если их написать честно и правильно. Однако в движении такая система (велосипед) будет сохранять вполне устойчивое положение в пространстве.
Таким образом, ключевым словом для разрешения дилеммы является «экспансия». Ее только в очень незначительной степени учитывают модели, предлагаемые как сторонниками неолиберальной и либеральной мысли, так и последователями кейсианской школы. То же самое можно сказать и о моделях, являющихся попытками синтеза противоположных точек зрения (в том числе, динамические стохастические модели, о которых говорилось выше). Инвестиции (а тем более инновации) в этих моделях рассматриваются как нечто однородное, во всяком случае, задаваемое единственной микро- или макроэкономической характеристикой, что в принципе не может отражать действительность. «Короткие» и «длинные» инновации различаются принципиально, как по степени риска, так и по потенциалу (Уже не говоря о том, что само деление на «короткие» и «длинные» инновации является в значительной степени условным и между ними реализуется целый спектр промежуточных вариантов.) Если говорить предельно упрощенно, обе рассматриваемые точки зрения исключили из поля зрения макроэкономическую природу инноваций – как основы получения сверхприбылей, обеспечивающих устойчивость функционирования мировой финансовой системы.
Следует подчеркнуть, что сказанное не может рассматриваться как огульная критика существующих концепций. Понадобилось сформулировать представления о системном характере последнего мирового кризиса, чтобы придти к такому заключению, которое вовсе не было очевидным. В прочем, некие представления, солидарные с данным выводом, фигурировали в трудах макроэкономистов ранее.
По Кейнсу, предприниматели должны принимать решения о производстве или инвестициях в условиях «полной неопределенности» о будущем общем уровне экономической активности в долго-, средне- и краткосрочной перспективе. Грядущее, близкое или далекое, является в основном неопределенным, т.е. непредсказуемым или неподдающемся оценке [4]. Предприниматели должны решить сегодня, каким будет их производство завтра и, следовательно, именно с сегодняшнего дня предприниматели определяют, сколько работников они наймут и сколько инвестиций произведут в производственный капитал (машины и технологии). Это – одно из базовых положений кейсианской школы и в нем можно усмотреть историческую основу для представлений об экономике управляемого риска.
Вопрос, в несколько утрированной форме, можно сформулировать так: «Можно ли регулировать экономику, отказавшись от использования экономических средств ее регулирования?».
На первый взгляд, это звучит дико, примерно так же, как «Можно ли приготовить омлет, не разбив яиц?». Но, если признать макроэкономический тезис относительно экспансионисткого характера развития цивилизации, то выясняется, что, в принципе, можно. Впрочем, без дальнейшей экспансии на новые рынки мировая экономика – в ее современном виде – все равно необратимо потеряет устойчивость. Следовательно, управление (регулирование) мировой экономики лежит в области управления экспансией, т.е. в конечном счете, инновациями. На первом этапе макроэкономистам придется признать, что ипотечные кредиты, эксплуатация рабочего класса и т.д. и т.п., разумеется, являются источниками дохода для финансовых структур, но объемы соответствующих поступлений не в силах обеспечить нормальное функционирование сложившейся финансовой системы. Это могут сделать только инновации.
Следовательно, тот, кто владеет инструментом для создания (!) инноваций, тот и владеет возможностью управлять ситуацией в целом. Разумеется, этот фактор может проявить себя в полной мере только тогда, генерация инноваций осуществляется системно или, по крайней мере, непрерывно и устойчиво. Такую роль может и должно взять на себя государство. При создании системного подхода к генерации инноваций у государства появляется вполне надежный инструмент влияния – вместо финансовых ресурсов в соответствующие отрасли (крупные компании и т.д.) могут направляться интеллектуальные. Упрощенно говоря, имея соответствующий банк резервных инноваций, всегда можно вытянуть одну компанию или уничтожить (руками конкурента) другую.
Ключевыми здесь, разумеется, являются представления о системной генерации инноваций, причем именно в макроэкономическом смысле. На первый взгляд, институции, обеспечивающие такую генерацию, в обществе сложились давно (университеты, научные общества, различные академии и т.д.), однако руководствуются они или нет экономическими критериями при выборе направления исследований – большой вопрос. Точнее, экономические критерии традиционно использовались и используются при оценке эффективности прикладных исследований, что достаточно просто сделать традиционными способами. При выборе приоритетных направлений фундаментальных исследований такие критерии, очевидно, становятся неприменимыми, так как никто не в силах рассчитать рентабельность устройства еще неизвестной конструкции (а иногда и не до конца ясного принципа действия). Такая оценка, чаще всего, дается на основе словесных рассуждений, которые, как показывает практика последних десятилетий, отражают по большей части аппаратные игры функционеров, руководящих наукой. Объективные критерии остаются незадействованными именно там, где потребность в них сегодня ощущается наиболее остро – при оценке эффективности научных направлений. Сложилась практика, когда де-факто финансируется все подряд, что, очевидно приводит к резкой нехватке средств, выделяемых на направления, действительно представляющие интерес сточки зрения ответа на цивилизационные вызовы, о которых говорилось выше. Соответственно под системностью генерации инноваций следует понимать, в том числе, макроэкономическую оценку эффективности фундаментальных исследований.
Таких критериев до самого последнего времени сформулировано не было, что вполне можно рассматривать как одну из причин кризиса мировой науки и довод в пользу ограниченного использования системного подхода в деятельности институций, отвечающих за генерацию инноваций. В данной работе предлагается следующая формулировка: то или иное направление фундаментальных исследований следует признать макроэкономически эффективным в том и только в том случае, когда его успешная реализация способна привести к появлению новых рынков или кардинальной трансформации существующих. Остальным направлениям следует придать статус резервных. Один только этот шаг способен обеспечить реальное воздействие государства на макроэкономические процессы за счет выброса должным образом структурированной информации в нужном месте и в нужное время. В конце концов, если информационными методами (политтехнологии) можно без особных проблем управлять большими массивами избирателей, с высокой степенью гарантии нужного результата, то почему это нельзя проделать с большим массивом экономических агентов?
Сформулированный выше тезис о возможности не-экономического, условно говоря, информационного, государственного регулирования можно трактовать и более широко. В условиях информационного общества, которое, как это признается многими социологами, заканчивает свое формирование, управление информационными потоками (частью которых являются генерируемые и распределяемые государством сведения, касающиеся инноваций) приобретает ничуть не меньшее значение, нежели финансовыми. Этот фактор тоже вполне способен стать серьезным инструментом государственного регулирования, если, конечно, использовать его системно.
Строго говоря, тезис относительно «информационной» или «знаковой» составляющей экономики далеко не нов. По Бодрийару [7], анализировавшему экономическую роль знака и символа, существование данной компоненты так и вовсе уходит во тьму времен. «Кула и потлач», [7]: были и есть предметы (товары), чье назначение решительно никак не связно с полезностью или функциональностью, главным образом к ним относятся те, которые предназначены для подтверждения и утверждения статуса владельца. От монографии [7] остается сделать только один шаг, чтобы показать (пусть и на предельно простом частном примере) как именно экономические факторы могут корректироваться и управляться информационными средствами. Зададимся вопросом, что определяет «статусность» данного предмета, почему какая-то определенная категория товара вдруг приобретает некую «потребительскую стоимость» (хочется использовать приставку «квази») без всякой привязки к его реальным свойствам? Ответ настолько же прост, насколько и иррационален в своей основе. «Статусность» предмета или товара определяется коллективным мнением на сей счет данного социума (шире, сообщества), которое имеет, в лучшем случае, опосредованное отношение к экономике в ее традиционном понимании. Более того, такое мнение может вообще не иметь разумного основания; чему история дает многочисленные примеры (необъяснимый из экономических соображений взлет цен на луковицы тюльпанов в Голландии в период «тюльпановой лихорадки» в 18-том веке и т.д. и т.п.).
В течение длительного исторического периода мнение о статусности конкретного товара формировалось по механизмам, близким к стихийным. (Хотя, конечно, всегда находились люди, использующие чужую глупость в своих интересах). Развитие коммуникационных сетей предоставило возможности для контроля над коллективным мнением (простейшим примером является реклама), соответственно, постепенно возникла индустрия, которая, строго говоря, занимается продажей несуществующего, точнее, нематериального. Примером такой индустрии собственно, является сама Реклама. Что продают рекламные агентства? Неужели нечто материальное?
Более наглядный пример: чем очередная летняя/зимняя коллекция того или иного Дома моды отличается от прошлогодней с точки зрения функциональности? Как правило, ничем, модельеры просто изощряются в попытках изобразить нечто, чего не было раньше, из одних и тех же материалов. (Наука о полимерах просто не в состоянии обновлять ассортимент волокон и пошивочных тканей каждый сезон.) Однако заметьте, кутюрье сами придумывают, и сами же разъясняют всем остальным (используя отлаженные связи со средствами массовой информации), что придуманное ими обладает высокой ценностью с точки зрения статусности. По существу, Дома моды просто продают собственное (разумеется, лестное) мнение о самих себе, и недешево. Это уже откровенная торговля фантомами.
В тот же логический ряд укладывается и продажа по многократно завышенным ценам экологически чистой продукции (средств определить их реальную полезность не существует, как среди экологов не существует единого мнения о степени воздействия тех или иных факторов окружающей среды на продолжительность жизни). Ценность продукту придает не его функциональность (остающаяся спорной и неопределенной, по крайней мере, в части соотношения полезность/стоимость), а коллективное мнение, которое становится все более управляемым, что может подтвердить любой специалист в области политтехнологий. Еще один пример составляет фармацевтический рынок, значительная часть стоимости товаров на котором определяется категорией, весьма близкой к «моде», и т.д. и т.п.
Эти простейшие и нарочито приземленные примеры показывает, как в экономику все более явно вмешивается процесс, который можно назвать «генерация смыслов». Конечно, по сути дела современный рынок косметики (как и любой другой, жестко связанный с модой) мало отличается от меновой торговли бусами с туземцами в эпоху Великих географических открытий (жены вождей тоже хотели быть красивыми), но… он предусматривает, пусть и в примитивной форме, некие акты творчества. Более точно, этот рынок ориентирован и опирается на творчество в индустриализованном порядке, на тот самый креатифф.
Следовательно, отлаженные механизмы информационного (знакового, смыслового) вмешательства в экономику не просто возможны, они уже существуют и успешно работают. Их роль с усложнением коммуникационных сетей и средств информации, разумеется, может только возрастать. Чем масштабнее коммуникационная сеть, чем больше индивидов в нее вовлечено, тем проще ею управлять. Доказать это можно в двух словах. Коллективное сознание рождает мифы, а истину рождают отдельные личности; дальше все ясно – мнение конкретного человека имеет тем меньше шансов получить распространение, чем выше плотность информационного потока в целом. Управление и целенаправленное использование процессом «генерации смыслов» может взять на себя только государство, в противном случае произойдет возврат к полупервобытной стихии.
Подчеркнем, государства пока только в незначительной степени (по сравнению с реально существующими возможностями) используют инструменты информационного регулирования рынка. Макроэкономисты, «советники Князя», сосредоточились на решении совсем других проблем, а ведь уже отработанные информационные средства можно задействовать на полную мощность для ответа на цивилизационные вызовы, о которых говорилось и выше, и в работах [1,2]. На первых этапах достаточно поменять коллективное мнение о том, что составляет «престиж».
Существует еще один аргумент, основанный на представлениях об информационном обществе, точнее на изменении экономической роли информации. Купцы и разведчики торговали сведениями от сарматских времен, но соответствующие рынки как масштабное явление сформировались только в новейшее время. Наиболее наглядный пример – рынок программного обеспечения. Информация здесь проявляет себя как не просто как возобновляемый, но как неисчерпаемый ресурс. С используемой в данной работе точки зрения программист – это человек, который генерирует новый, экономически значимый (!) смысл из ранее существовавших смыслов, причем так, что используемый ресурс не расходуется в процессе потребления.
Индустрия программного обеспечения сложилась, она оказывает огромное влияние на мировую экономику, но специалисты в области пока не спешат анализировать ее природу, которая неотделима от представлений об инновациях.
Вернемся к тому, с чего начинали. Кто-то должен обеспечивать «поиск природы и причин богатства народов и способов улучшения как материальных, так и социальных условий жизни человеческих сообществ [4]». Со становлением информационного общества ситуация существенно изменилась, поэтому дисциплина, которая обязана обеспечить этот поиск, также обязана модифицировать саму себя.
Бессмысленно оставаться в рамках представлений нового кейнисиансва, или в рамках нео-либеральных взглядов, в экономику вмешиваются силы, которые ранее были исключены из рассмотрения. Если макроэкономика по-прежнему хочет оставаться «советницей Князя», то ей придется вспомнить о синергетике. Для того, чтобы удержать декларируемую роль, эта дисциплина должна максимально расширять поле междисциплинарного взаимодействия, вобрав в себя достижения социологии и теории информации, представления геополитики и многое, многое другое..
Как следствие, мировая финансовая система, лишенная возможности для осуществления экспансии на новые рынки в необходимом масштабе, была вынуждена (ради сохранения уровня прибылей) практически полностью переориентироваться на экспансию во времени, т.е. на получение прибыли в счет будущих доходов заемщиков. При отсутствии источника сверхприбыли это привело к существенной трансформации схем таких кризисов как ипотечный, и их заметному углублению. Лишенная своей истинной основы – стабильного источника сверхприбылей – мировая финансовая система в целом оказалась неспособной функционировать в прежнем режиме. Здесь уместен еще один хорошо известный пример. «…вчерашняя ситуация вокруг американского ипотечного гиганта Freddie Mac (того самого, с которого начался кризис в США) демонстрирует, что перспективы доллара отнюдь не хороши. Freddie Mac снова запросил у правительства США финансовую помощь в размере $10,6 млрд. Корпорация закончила первый квартал с убытками, что и вынудило топ-менеджеров пойти на этот унизительный шаг. За январь-март Freddie Mac потерял $8 млрд. Если американское правительство одобрит выделение денег, общий объем оказанной корпорации помощи превысит $61 млрд. Новые проблемы Freddie кризис, может, и не спровоцируют, но доллар подкосят»[2].
Явления, сходные с кризисом коротких инноваций, затронули далеко не только технические и естественнонаучные дисциплины. В не меньшей степени это касается экономических наук, задачей которых, по идее, было отслеживание нарастающих кризисных явлений и их предупреждение на ранних этапах. Мировая макроэкономическая мысль, что теперь уже очевидно, не только не справилась с этой задачей, но и до сих пор не в состоянии выработать адекватной точки зрения на природу современного кризиса, уже не говоря о том, чтобы предложить действенные меры по его преодолению. Как отмечалось в работе К.Бертомье c соавторами [3], современная макроэкономика сама находится в глубоком и затяжном кризисе (хотя данный кризис в цитированной работе и рассматривался с несколько другой точки зрения).
Глубинные причины такого положения дел сейчас можно установить, отталкиваясь от аналогий с кризисом коротких инноваций. Схемы управления научными исследованиями, ориентирующиеся на получение максимально быстрой прибыли, породили вполне определенный подход и к подготовке кадров высшей квалификации, и к разграничению сферы их деятельности. Результатом явилась чрезмерно узкая специализация научных работников и в естествознании, и в экономике (и не только). Для этого, разумеется, существовали и существуют объективные причины, но управленческие схемы, в которых научно-исследовательская лаборатория рассматривалась как некий аналог завода, производящего продукцию конвейерным методом, довели узкую специализацию до абсурда.
Соответственно, макроэкономика долгие годы де-факто анализировала финансовую и экономическую сферы как нечто самостоятельное (что подробнее будет показано ниже). Приветствовались и приветствуются научные работы, выполненные «чистым языком экономических теорий», проникновение в сферу интересов смежных дисциплин рассматривается многими специалистами как нежелательное, в лучшем случае – как отход от устоявшихся канонов. Очевидно, что как только такой подход стал традицией, поле для междисциплинарных исследований сократилось практически до нуля. Резкий спад в области фундаментальных исследований как основы для полномасштабных инноваций (т.е. приводящих к появлению новых рынков) нанес серьезный удар по мировой финансовой системе в целом. По идее, его должны были предвидеть специалисты в области макроэкономики. Этого, однако, не произошло: указанные специалисты, если и знали о том, что творится в технике и естествознании, то искренне полагали все это лежащим вне своей компетенции.
Сложилась преудивительная ситуация. Мировой кризис носит системный характер, а это, в частности, означает, что если оставаться в рамках существующих научных дисциплин (и сложившихся в них традиций), то изучать его де-факто просто некому. Вычленить и подвергнуть анализу отдельные стороны вопроса (как это и было, когда кризис называли «финансовым») можно, но это, очевидно, ничего не даст. Явление, носящее комплексный характер и изучать надо комплексно, уже не говоря о том, что однобокий анализ не позволяет выработать адекватные меры противодействия кризисным явлениям. Если не реализовать комплексный подход, то будут продолжаться паллиативные меры, которые потребуют огромных финансовых вложений, но ничего не решат. Кризис макроэкономики – т.е. дисциплины, которая (по крайней мере, теоретически) должна указать на меры, обеспечивающие преодоление существующих цивилизационных рисков, налицо. По крайней мере, о таком кризисе вполне можно говорить от лица «коллективного потребителя» результатов макроэкономических исследований, в качестве которого выступаем мы все.
Постараемся раскрыть сформулированный выше тезис.
С одной стороны, макроэкономика обязана пользоваться методами междисциплинарных исследований. В самом деле, в [4] ее задача была сформулирована как «Целью макроэкономического анализа, сегодня, как и много лет назад[3], является поиск природы и причин богатства народов и способов улучшения как материальных, так и социальных условий жизни человеческих сообществ».
С другой стороны, не будет большим преувеличением сказать, что мировая макроэкономическая мысль в последние десятилетия развивалась, анализируя роль и вопрос о необходимости участия государства в регулировании экономики. При этом под государственным регулированием в макроэкономической теории понималось и понимается использование финансовых и законодательных инструментов. Этот вопрос, безусловно, является важным, как но, будет ясно из дальнейшего, частным.
Развитие любой науки, как это было со времен Боэция (спор номиналистов и реалистов), часто приводит к формулировке некоей дилеммы или альтернативы, на разрешение которой тратятся основные усилия. В макроэкономике такой дилеммой стало вмешательство государства в экономику.
Базовая доктрина либерального учения[4], предполагала и предполагает, что для способствования процветанию и правильному распределению доходов и богатств достаточно лишь сил рынка. Этими теориями государству предписывается придерживаться принципа невмешательства, т.е. его роль заключается исключительно в поддержании порядка, защите прав частной собственности, обеспечении соблюдения норм и правил функционирования рынка и т.д.
Альтернативная точка зрения отталкивается от общеизвестных фактов. Как отмечается, в частности, в [4], с момента рождения «современного» капиталистического общества ему были и остаются присущими масштабные кризисы (например, в 1820х годах в Англии) и далее на всем протяжении XIX и XX веков (в частности, Великая Депрессия 1929 года). В этот же ряд, с определенными оговорками, укладывается первый кризис XXI века, начавшийся в 2007 году. Эти факты вновь и вновь поднимают вопрос об обоснованности оптимизма либеральных и нео-либеральных взглядов. Сторонники альтернативной точки зрения выступали и выступают за обязательное вмешательство государства в функционирование экономики каждый раз, когда этого требуют провалы рынка, в частности рынка труда. Конкретный механизм предлагаемого вмешательства может носить как радикальный характер (доктрина Карла Маркса, сформулированная в последней четверти XIX века), так и более сдержанный. Именно таким образом появилось кейнсианское учение во второй половине 1930х годов, основанное на анализе, приведенном в работе лорда Дж. М. Кейнса (1936 [5]), принципиально новом по сравнению с тезисами «классической[5]» доктрины, доминирующей в западной экономической науке в тот период.
В [4] подчеркивается: «В работе 1936 года лорд Дж. М. Кейнс утверждал, что необходимо полностью избавится от образа мыслей, унаследованного от «классической» точки зрения, чтобы понять причины Великой Депрессии и предложить соответствующие решения в области экономической политики для выхода из кризиса».
Стержнем рассматриваемой работы [4] является доказательство вполне определенного тезиса. Проведенный в ней анализ позволяет утверждать, что мировая макроэкономическая мысль в последние десятилетия неоднократно предпринимала попытки синтеза двух указанных выше точек зрения.
Начало этих попыток синтеза было положено моделью IS/LM, чьи кейнсианские характеристики состоят в гипотезе жестких цен и (sticky prices) и в том, что она исключает любые упоминания рынка труда. В это же время, она заимствует у «классического» учения равновесное состояние на «рынке заемных средств» и монетарное равновесие. В дальнейшем, в 60х/70х годах, неокейнсианцы, возвращаясь к «кейнсианской» гипотезе жесткости цен в краткосрочной перспективе и к некоторым неоклассическим суждениям о роли денег, предложили совокупность больших макро-эконометрических моделей. Эти модели используются в разных странах[6] в качестве базы для принятия решений государственными органами (Государством) в области экономической политики (в основном бюджетной, но также и монетарной[7]). Наконец, в настоящее время, вслед за появлением исчисляемых моделей общего равновесия (CGEM[8]), расцвет которых приходился на 80е и 90е годы, появилась новая категория таких моделей: динамические стохастические модели общего равновесия. Так же как CGEM, эти модели с преобладанием «неоклассических» черт опираются, на агрегирование на макроэкономическом уровне равновесных величин, полученных в результате микроэкономического поведения максимизации функций полезности потребителей и прибыли предпринимателей. Единственная уступка, сделанная «кейнсианским идеям» в этих моделях, касается принятия гипотезы жестких цен и заработных плат в краткосрочной перспективе. Алгебраически сложные, эти модели подтверждают на первый взгляд «неоклассическую» точку зрения монетарной нейтральности (а значит и бесполезности монетарной политики), но они не приводят к четким и убедительным выводам в вопросе «налоговой» («бюджетной») политики. На настоящий момент они остаются на уровне чистой теоретической абстракции и, таким образом, представляют только слабый практический интерес для экономической политики.
Анализируя указанные модели, в [4], делается вывод о том, что поочерёдные попытки синтеза двух учений (начиная со знаменитой статьи [6]), несмотря на их многочисленные усложнения, были обречены на провал[9]. «За этим утверждением стоит очень многое: бесполезность или, наоборот, эффективность государства в качестве ответственного за экономическую политику.» Более того, за этим утверждением стоит и противоборство очень серьезных политических сил, отстаивающих собственные интересы. Разрешение дилеммы, касающейся роли государства в регулировании экономики, заходит, по-видимому, в тупик. Это очень серьезное утверждение.
Действительно, подавляющее большинство теоретиков экономики солидарны во мнении относительно своей роли: «советник Князя». При тупиковом развитии событий, в условиях, когда специалисты-советники оказываются неспособными выработать коллективный ответ на вопрос, который они же сами признают основным, ценность их советов, разумеется, будет падать. Впрочем, и это не главное. При признании адекватной любой из этих точек зрения возникают исключительно высокие риски. Государственное регулирование экономики сопряжено с ростом бюрократического аппарата, который, рано или поздно начнет работать сам на себя, игнорируя потребности общества. Неконтролируемо развивающийся рынок сулит масштабные кризисы, приобретающие системный характер, о чем подробно говорилось выше. «Прямой» синтез противоположных точек зрения [4] невозможен, что также является доводом в пользу заключения о кризисе мировой макроэкономики.
Выход из тупиковой ситуации, как и это много раз показывала история, в таких случаях определяется не разрешением дилеммы в пользу той или иной точки зрения, а использованием триады Гегеля. Если две точки зрения, составляющие альтернативу, одинаково верны и одинаково ложны (или обе они приводят к нежелательным результатам), то выход надо искать, выйдя за рамки плоскости означенной альтернативы. Тезис – антитезис – синтез. Но синтез не прямой (его бесполезность, подчеркнем еще раз, применительно к рассматриваемому вопросу обоснована в [4]), а осуществляемый в соответствии с законами диалектики, т.е. в иной плоскости, в ином, если угодно, измерении.
Не будем вдаваться в анализ экономико-алгебраических моделей; достаточно отметить, что и анализ, проведенный Кейнсом, и построения его оппонентов отталкиваются от представлений о некоем статическом равновесии рынка. С точки зрения физика можно утверждать – задача решается в статике, а не в динамике. В моделях, рассмотренных в [4], нет производных по времени. Это, если принять во внимание представления относительно экспансиониского характера развития мировой экономики, является неверным в принципе. Очень простой пример. Велосипед, поставленный на два колеса, упадет, что и должны будут показать соответствующие уравнения, если их написать честно и правильно. Однако в движении такая система (велосипед) будет сохранять вполне устойчивое положение в пространстве.
Таким образом, ключевым словом для разрешения дилеммы является «экспансия». Ее только в очень незначительной степени учитывают модели, предлагаемые как сторонниками неолиберальной и либеральной мысли, так и последователями кейсианской школы. То же самое можно сказать и о моделях, являющихся попытками синтеза противоположных точек зрения (в том числе, динамические стохастические модели, о которых говорилось выше). Инвестиции (а тем более инновации) в этих моделях рассматриваются как нечто однородное, во всяком случае, задаваемое единственной микро- или макроэкономической характеристикой, что в принципе не может отражать действительность. «Короткие» и «длинные» инновации различаются принципиально, как по степени риска, так и по потенциалу (Уже не говоря о том, что само деление на «короткие» и «длинные» инновации является в значительной степени условным и между ними реализуется целый спектр промежуточных вариантов.) Если говорить предельно упрощенно, обе рассматриваемые точки зрения исключили из поля зрения макроэкономическую природу инноваций – как основы получения сверхприбылей, обеспечивающих устойчивость функционирования мировой финансовой системы.
Следует подчеркнуть, что сказанное не может рассматриваться как огульная критика существующих концепций. Понадобилось сформулировать представления о системном характере последнего мирового кризиса, чтобы придти к такому заключению, которое вовсе не было очевидным. В прочем, некие представления, солидарные с данным выводом, фигурировали в трудах макроэкономистов ранее.
По Кейнсу, предприниматели должны принимать решения о производстве или инвестициях в условиях «полной неопределенности» о будущем общем уровне экономической активности в долго-, средне- и краткосрочной перспективе. Грядущее, близкое или далекое, является в основном неопределенным, т.е. непредсказуемым или неподдающемся оценке [4]. Предприниматели должны решить сегодня, каким будет их производство завтра и, следовательно, именно с сегодняшнего дня предприниматели определяют, сколько работников они наймут и сколько инвестиций произведут в производственный капитал (машины и технологии). Это – одно из базовых положений кейсианской школы и в нем можно усмотреть историческую основу для представлений об экономике управляемого риска.
Вопрос, в несколько утрированной форме, можно сформулировать так: «Можно ли регулировать экономику, отказавшись от использования экономических средств ее регулирования?».
На первый взгляд, это звучит дико, примерно так же, как «Можно ли приготовить омлет, не разбив яиц?». Но, если признать макроэкономический тезис относительно экспансионисткого характера развития цивилизации, то выясняется, что, в принципе, можно. Впрочем, без дальнейшей экспансии на новые рынки мировая экономика – в ее современном виде – все равно необратимо потеряет устойчивость. Следовательно, управление (регулирование) мировой экономики лежит в области управления экспансией, т.е. в конечном счете, инновациями. На первом этапе макроэкономистам придется признать, что ипотечные кредиты, эксплуатация рабочего класса и т.д. и т.п., разумеется, являются источниками дохода для финансовых структур, но объемы соответствующих поступлений не в силах обеспечить нормальное функционирование сложившейся финансовой системы. Это могут сделать только инновации.
Следовательно, тот, кто владеет инструментом для создания (!) инноваций, тот и владеет возможностью управлять ситуацией в целом. Разумеется, этот фактор может проявить себя в полной мере только тогда, генерация инноваций осуществляется системно или, по крайней мере, непрерывно и устойчиво. Такую роль может и должно взять на себя государство. При создании системного подхода к генерации инноваций у государства появляется вполне надежный инструмент влияния – вместо финансовых ресурсов в соответствующие отрасли (крупные компании и т.д.) могут направляться интеллектуальные. Упрощенно говоря, имея соответствующий банк резервных инноваций, всегда можно вытянуть одну компанию или уничтожить (руками конкурента) другую.
Ключевыми здесь, разумеется, являются представления о системной генерации инноваций, причем именно в макроэкономическом смысле. На первый взгляд, институции, обеспечивающие такую генерацию, в обществе сложились давно (университеты, научные общества, различные академии и т.д.), однако руководствуются они или нет экономическими критериями при выборе направления исследований – большой вопрос. Точнее, экономические критерии традиционно использовались и используются при оценке эффективности прикладных исследований, что достаточно просто сделать традиционными способами. При выборе приоритетных направлений фундаментальных исследований такие критерии, очевидно, становятся неприменимыми, так как никто не в силах рассчитать рентабельность устройства еще неизвестной конструкции (а иногда и не до конца ясного принципа действия). Такая оценка, чаще всего, дается на основе словесных рассуждений, которые, как показывает практика последних десятилетий, отражают по большей части аппаратные игры функционеров, руководящих наукой. Объективные критерии остаются незадействованными именно там, где потребность в них сегодня ощущается наиболее остро – при оценке эффективности научных направлений. Сложилась практика, когда де-факто финансируется все подряд, что, очевидно приводит к резкой нехватке средств, выделяемых на направления, действительно представляющие интерес сточки зрения ответа на цивилизационные вызовы, о которых говорилось выше. Соответственно под системностью генерации инноваций следует понимать, в том числе, макроэкономическую оценку эффективности фундаментальных исследований.
Таких критериев до самого последнего времени сформулировано не было, что вполне можно рассматривать как одну из причин кризиса мировой науки и довод в пользу ограниченного использования системного подхода в деятельности институций, отвечающих за генерацию инноваций. В данной работе предлагается следующая формулировка: то или иное направление фундаментальных исследований следует признать макроэкономически эффективным в том и только в том случае, когда его успешная реализация способна привести к появлению новых рынков или кардинальной трансформации существующих. Остальным направлениям следует придать статус резервных. Один только этот шаг способен обеспечить реальное воздействие государства на макроэкономические процессы за счет выброса должным образом структурированной информации в нужном месте и в нужное время. В конце концов, если информационными методами (политтехнологии) можно без особных проблем управлять большими массивами избирателей, с высокой степенью гарантии нужного результата, то почему это нельзя проделать с большим массивом экономических агентов?
Сформулированный выше тезис о возможности не-экономического, условно говоря, информационного, государственного регулирования можно трактовать и более широко. В условиях информационного общества, которое, как это признается многими социологами, заканчивает свое формирование, управление информационными потоками (частью которых являются генерируемые и распределяемые государством сведения, касающиеся инноваций) приобретает ничуть не меньшее значение, нежели финансовыми. Этот фактор тоже вполне способен стать серьезным инструментом государственного регулирования, если, конечно, использовать его системно.
Строго говоря, тезис относительно «информационной» или «знаковой» составляющей экономики далеко не нов. По Бодрийару [7], анализировавшему экономическую роль знака и символа, существование данной компоненты так и вовсе уходит во тьму времен. «Кула и потлач», [7]: были и есть предметы (товары), чье назначение решительно никак не связно с полезностью или функциональностью, главным образом к ним относятся те, которые предназначены для подтверждения и утверждения статуса владельца. От монографии [7] остается сделать только один шаг, чтобы показать (пусть и на предельно простом частном примере) как именно экономические факторы могут корректироваться и управляться информационными средствами. Зададимся вопросом, что определяет «статусность» данного предмета, почему какая-то определенная категория товара вдруг приобретает некую «потребительскую стоимость» (хочется использовать приставку «квази») без всякой привязки к его реальным свойствам? Ответ настолько же прост, насколько и иррационален в своей основе. «Статусность» предмета или товара определяется коллективным мнением на сей счет данного социума (шире, сообщества), которое имеет, в лучшем случае, опосредованное отношение к экономике в ее традиционном понимании. Более того, такое мнение может вообще не иметь разумного основания; чему история дает многочисленные примеры (необъяснимый из экономических соображений взлет цен на луковицы тюльпанов в Голландии в период «тюльпановой лихорадки» в 18-том веке и т.д. и т.п.).
В течение длительного исторического периода мнение о статусности конкретного товара формировалось по механизмам, близким к стихийным. (Хотя, конечно, всегда находились люди, использующие чужую глупость в своих интересах). Развитие коммуникационных сетей предоставило возможности для контроля над коллективным мнением (простейшим примером является реклама), соответственно, постепенно возникла индустрия, которая, строго говоря, занимается продажей несуществующего, точнее, нематериального. Примером такой индустрии собственно, является сама Реклама. Что продают рекламные агентства? Неужели нечто материальное?
Более наглядный пример: чем очередная летняя/зимняя коллекция того или иного Дома моды отличается от прошлогодней с точки зрения функциональности? Как правило, ничем, модельеры просто изощряются в попытках изобразить нечто, чего не было раньше, из одних и тех же материалов. (Наука о полимерах просто не в состоянии обновлять ассортимент волокон и пошивочных тканей каждый сезон.) Однако заметьте, кутюрье сами придумывают, и сами же разъясняют всем остальным (используя отлаженные связи со средствами массовой информации), что придуманное ими обладает высокой ценностью с точки зрения статусности. По существу, Дома моды просто продают собственное (разумеется, лестное) мнение о самих себе, и недешево. Это уже откровенная торговля фантомами.
В тот же логический ряд укладывается и продажа по многократно завышенным ценам экологически чистой продукции (средств определить их реальную полезность не существует, как среди экологов не существует единого мнения о степени воздействия тех или иных факторов окружающей среды на продолжительность жизни). Ценность продукту придает не его функциональность (остающаяся спорной и неопределенной, по крайней мере, в части соотношения полезность/стоимость), а коллективное мнение, которое становится все более управляемым, что может подтвердить любой специалист в области политтехнологий. Еще один пример составляет фармацевтический рынок, значительная часть стоимости товаров на котором определяется категорией, весьма близкой к «моде», и т.д. и т.п.
Эти простейшие и нарочито приземленные примеры показывает, как в экономику все более явно вмешивается процесс, который можно назвать «генерация смыслов». Конечно, по сути дела современный рынок косметики (как и любой другой, жестко связанный с модой) мало отличается от меновой торговли бусами с туземцами в эпоху Великих географических открытий (жены вождей тоже хотели быть красивыми), но… он предусматривает, пусть и в примитивной форме, некие акты творчества. Более точно, этот рынок ориентирован и опирается на творчество в индустриализованном порядке, на тот самый креатифф.
Следовательно, отлаженные механизмы информационного (знакового, смыслового) вмешательства в экономику не просто возможны, они уже существуют и успешно работают. Их роль с усложнением коммуникационных сетей и средств информации, разумеется, может только возрастать. Чем масштабнее коммуникационная сеть, чем больше индивидов в нее вовлечено, тем проще ею управлять. Доказать это можно в двух словах. Коллективное сознание рождает мифы, а истину рождают отдельные личности; дальше все ясно – мнение конкретного человека имеет тем меньше шансов получить распространение, чем выше плотность информационного потока в целом. Управление и целенаправленное использование процессом «генерации смыслов» может взять на себя только государство, в противном случае произойдет возврат к полупервобытной стихии.
Подчеркнем, государства пока только в незначительной степени (по сравнению с реально существующими возможностями) используют инструменты информационного регулирования рынка. Макроэкономисты, «советники Князя», сосредоточились на решении совсем других проблем, а ведь уже отработанные информационные средства можно задействовать на полную мощность для ответа на цивилизационные вызовы, о которых говорилось и выше, и в работах [1,2]. На первых этапах достаточно поменять коллективное мнение о том, что составляет «престиж».
Существует еще один аргумент, основанный на представлениях об информационном обществе, точнее на изменении экономической роли информации. Купцы и разведчики торговали сведениями от сарматских времен, но соответствующие рынки как масштабное явление сформировались только в новейшее время. Наиболее наглядный пример – рынок программного обеспечения. Информация здесь проявляет себя как не просто как возобновляемый, но как неисчерпаемый ресурс. С используемой в данной работе точки зрения программист – это человек, который генерирует новый, экономически значимый (!) смысл из ранее существовавших смыслов, причем так, что используемый ресурс не расходуется в процессе потребления.
Индустрия программного обеспечения сложилась, она оказывает огромное влияние на мировую экономику, но специалисты в области пока не спешат анализировать ее природу, которая неотделима от представлений об инновациях.
Вернемся к тому, с чего начинали. Кто-то должен обеспечивать «поиск природы и причин богатства народов и способов улучшения как материальных, так и социальных условий жизни человеческих сообществ [4]». Со становлением информационного общества ситуация существенно изменилась, поэтому дисциплина, которая обязана обеспечить этот поиск, также обязана модифицировать саму себя.
Бессмысленно оставаться в рамках представлений нового кейнисиансва, или в рамках нео-либеральных взглядов, в экономику вмешиваются силы, которые ранее были исключены из рассмотрения. Если макроэкономика по-прежнему хочет оставаться «советницей Князя», то ей придется вспомнить о синергетике. Для того, чтобы удержать декларируемую роль, эта дисциплина должна максимально расширять поле междисциплинарного взаимодействия, вобрав в себя достижения социологии и теории информации, представления геополитики и многое, многое другое..
- Сулейменов И.Э. Мировой кризис с точки зрения концепций ноосферологии // Медный Всадник – Казахстан. 2009, № 1(4), стр.3.
- Ергожин Е.Е., Сулейменова К.И., Мун Г.А. и др. Глобальный кризис с точки зрения теории информации и связи // Вестник АИЭС, 2010, № 1, стр.4.
- Claude Berthomieu, Anastasia Ri, Kamilya Suleymenova, “Hiver 2006/2007: des macroéconomistes prestigieux
s’interrogent
sur la
double dimension scientifique et pratique de leur discipline », dans
- Claude Berthomieu, La théorie macroéconomique moderne à nouveau en débat : l’impossible synthèse. Conséquence sur le rôle de l’Etat , dans La théorie économique moderne et la réformation de l’économie Russe, Moscou : Economica, 2010, pp.12-20.
- Keynes J.M. (1936), The General Theory of Employment, Interest and Money, London, The Macmillan Press.
- J.R. Hicks, (1937), Mr. Keynes and the Classics, Econometrica, April 5:2, pp.1476159.
- Бодрийар Ж. К критике политической экономии
знака.
-----------------------------------------------------
[1] О.Гриценко, «Взгляд», Оборона евро, 8 мая 2010
[2] А. Савиных, «Известия», 07.05.10.
[3] И даже с рождения Политической экономики (economics) как самостоятельной социальной науки: с Адама Смита, около 1760 и Давида Рикардо, около 1810.
[4] С её современными нео- или ультра- либеральными течениями.
[5] Во Франции это экономическое учение предпочитают называть «неоклассическим», чтобы отличать его от «классической» мысли А.Смита и Д.Рикардо, которая, тем не менее, остается их основой.
[6] Например, во Франции, в Великобритании, в Голландии, а Японии, в США и т.д.
[7] В частности, мы говорим о модели, используемой американской Федеральной Резервной Системой и по сей день.
[8] Computable General Equilibrium Models
[9] И будут таковыми оставаться.
[1] О.Гриценко, «Взгляд», Оборона евро, 8 мая 2010
[2] А. Савиных, «Известия», 07.05.10.
[3] И даже с рождения Политической экономики (economics) как самостоятельной социальной науки: с Адама Смита, около 1760 и Давида Рикардо, около 1810.
[4] С её современными нео- или ультра- либеральными течениями.
[5] Во Франции это экономическое учение предпочитают называть «неоклассическим», чтобы отличать его от «классической» мысли А.Смита и Д.Рикардо, которая, тем не менее, остается их основой.
[6] Например, во Франции, в Великобритании, в Голландии, а Японии, в США и т.д.
[7] В частности, мы говорим о модели, используемой американской Федеральной Резервной Системой и по сей день.
[8] Computable General Equilibrium Models
[9] И будут таковыми оставаться.
Комментариев нет:
Отправить комментарий