Олег Габриелян: Крым вдохнул в Россию национальную идею
Идентичность русской цивилизации не удалось никому разрушить

Симферополь – Москва, Cентябрь 08 (Новый День – Новый Регион, Лариса Михайлова, Кристина Славинская) – Можно ли спасти культуру, за что на самом деле воюют армии, кто надоумил украинских армян сдавать кровь для солдат киевской армии и кто вернет России национальную идею? Об этом в интервью NDNews рассуждает доктор философских наук, профессор, заслуженный работник культуры Автономной Республики Крым, ректор Крымского университета культуры, искусств и туризма Олег Габриелян.

NDNews: В одном из своих интервью Вы сказали «культуру нельзя спасти». Расшифруете?

Олег Габриелян: Культуру, действительно, нельзя спасти, сохранить или возродить просто так. Я убежден: культура возрождается и сохраняется только через развитие. Если не вдохнуть новые смыслы и символы, мы получим мертвый музей.

NDNews: Но ведь культура основывается на исторической памяти. Можно и нужно спасти памятники истории, объекты искусства.

Олег Габриелян: Да, культура это традиция, это память. Как только культура становится беспамятной, она перестает быть культурой. Но в информационную эпоху нужны новые подходы для сохранения и передачи культурного наследия, особенно для молодежи.

NDNews: Да, не можем же мы сегодня вновь нарядиться в национальную одежду и сидеть в ней за столом? Вот одесских учителей настоятельно попросили надеть вышиванки на заседание коллегии Департамента образования, и что? На чем должны основываться новые способы передачи традиций?

Олег Габриелян: Вы правы, кокошник не поможет. Поэтому я считаю, что наша задача – вовлечь молодежь в сотворчество, в продолжение традиций. После смерти отца от него мне остались только четки. Перебирая их, я много думал, а что я передам своим сыновьям? И у меня родилась идея. Я заказал мастеру медальон. Специально уточнил, что хочу вещь не дорогую, а смысловую. Мне нужен был символ, в котором заложено послание. Мастер сделал. Медальон имеет форму треугольника. Посередине – камень с Арарата, вокруг орнамент, в каждой вершине треугольника – инициалы одного из сыновей. А на обратной стороне на кругу написано имя рода – Габриелян. Медальон разбирается на три части, каждую можно носить отдельно, и каждый из моих сыновей на свадьбу получает свою часть медальона. Но вот имя рода прочитывается только тогда, когда мои сыновья складывают медальон вместе.

NDNews: Так много смыслов в одном предмете!

Олег Габриелян: Я определил для себя идеологию, на которую нужно опираться в этом сохранении культуры и семьи. Это неоконсерватизм. Консерватизм – это ведь не о прошлом. Это о будущем. Я для своих детей и внуков создавал новую семейную традицию.

У меня трое сыновей. Двое уже женаты. Кстати, их и каждую невестку я попросил по возможности воспитать троих детей. Средний сын у меня молодец, наказ уже выполнил – две девочки, один мальчик. У старшего растет девочка, дай Бог, сейчас будет еще мальчик. Надеюсь, потом и младший порадует. И каждый из моих сыновей может передать свою часть нашего медальона своим детям, может дополнить ее своими частями.

NDNews: Медальон все-таки ритуальная вещь. А детей воспитывают не слова и вещи, а поступки старших.

Олег Габриелян: Согласен. Приведу элементарный бытийный пример. Сегодня мы активно обсуждаем пенсионную реформу, взвешиваем, какой пенсионный фонд выбрать – государственный, частный. Казалось бы целиком погружены в думы о будущем. Я сыновьям показал на свою маму, их бабушку, и сказал: «Ее самая надежная пенсия – ее сын». Моя мама живет в моем доме, у нее своя комната, которую она обставила по собственному вкусу, ей ни в чем нет отказа. И такая традиция издавна существовала у многих народов  – дети были «пенсионным фондом» родителей, обеспечивая их в старости.

NDNews: Сегодня институт семьи активно атакуется. Каждой семье приходится противостоять давлению. Как это удается вашей семье?

Олег Габриелян: Моя мама очень давно просила меня создать семейный альбом, в котором рассказывалась бы история нашего рода, было собрано наше генеалогическое древо. Мы очень бережно относимся к старым фотографиям, поэтому материал для такой книги был. Моя мама сама по вечерам готовила воспоминания. Эти воспоминания она писала от руки.  Говорила, «соединить мысль с рукой». К ее 84-летию мы такой альбом подготовили. Один подарили ей, второй сейчас у родственников, и каждый вносит свои дополнения и исправления. И к 85-летию мамы я подготовлю подарочное издание для нее и небольшой тираж, который подарю нашим родственникам. Вы знаете, ведь эта книга – она не моей маме на самом деле нужна. Благодаря ей мы создаем семейную реликвию. Поэтому выход я вижу только один – из традиций и памяти выбирать лучшее и продолжать их.

NDNews: И сохранение, и развитие культурного кода?

Олег Габриелян: Да. По такому же принципу необходимо действовать в культуре – передавать и создавать. И, безусловно, необходимо внести в сознание понимание, что культура – это база, становой хребет. Конечно, государству нужна сильная армия, но если нет сильного внутреннего духа, нет системы ценностей, то что же защищать этой армии?! Я вспоминаю гениальные слова Уинстона Черчилля. Во время Второй мировой к нему пришли с документом, где предлагалось сократить расходы на культуру. Он ответил: «А за что же мы тогда воюем?»

NDNews: Да, против России развернут целый культурный фронт…

Олег Габриелян: Именно. Я за то, чтобы к культуре относились как к фактору национальной безопасности. Сколько дивизий заменила написанная во второй день Великой Отечественной войны песня «Вставай, страна огромная!»? А посмотрите на нынешнюю Украину: нагнали техники, а люди не понимают, за что они должны воевать, зачем им убивать тех, с кем  жили по соседству. Немудрено, почему солдаты уходят в Россию, здесь их обогрели, одели, накормили и отпустили домой.

NDNews: Таков уж код русской цивилизации – защищать каждого, кто обратился за помощью. И хотя мы вроде не помним об этом достоинстве нашей культуры, а действовать продолжаем согласно традиции.

Олег Габриелян: В свое время я читал лекции по мультикультурализму, кросскультурной адаптации и затрагивал проблемы стереотипах в  восприятии  народов. Мы говорили о самых разных народах – немцах, евреях, чеченцах. Конечно, и о русских. Сразу называли – безалаберные, пьяницы, все «на авось».

NDNews: Простите, не могу молчать. Эти стереотипы рождает не русский народ. Нам их навязывают.

Олег Габриелян: И я задавал своим студентам вопрос, как же такой “непутевый, никудышный” народ смог освоить одну шестую часть суши, создать такую культуру? Как получилось, что интеллигент на востоке и интеллигент на западе огромнейшей страны – один и тот же интеллигент, с единым культурным кодом?

Я человек с Кавказа, у меня армянская культура, но образован в кодах русской культуры. И хоть я не этнический русский, но для меня русский язык и русская культура – родные. Я мыслю, я пишу на этом языке. Это я все к чему – русский мир, он не этнический.

NDNews: Принимающий русский мир сохранял и сохраняет самобытность всех народов. Вспоминается изречение «сколько народов Россия приняла, столько и сохранила».

Олег Габриелян: Да, в этом особенность русского мира. Именно поэтому Россия – это не только государство, она – цивилизация. Она не в состоянии смешаться с Европой и остальными америками. Она самостоятельна, потому что порождает свои культурные цивилизационные смыслы.

Нам долго внушали, что нам не нужна идеология. Ради какой цели? А чтобы убедить русских, что Россия – никакая, что русские – дикие варвары. Мол, быть американцем это круто. Я жил в Америке, это страна с огромным государственным долгом, то есть страна, живущая за чужой счет, печатающая зеленые бумажки и ловко меняющая их у туземцев на золото, на реальные ресурсы.

NDNews: А это уже парадигма англо-саксонской идеи, которую проповедуют США. Они уверены, что вокруг отсталые вассалы, которых нужно грабить, рассеивать, стравливать. Поэтому-то им так непонятна и ненавистна цивилизация русская, развивающая каждый народ как равный.

Олег Габриелян: Ядро русского мира это, безусловно, русский народ. Поэтому, я думаю, сегодня особенно актуально – поднять тему, как другие народы находят себя в русском мире. Недавно я написал статью «Народная мудрость и политическая конъюнктура». Армяне Украины, не знаю, кто их надоумил, пошли сдавать кровь для солдат АТО. Но что значит – сдать кровь? Сакральный смысл такого поступка это готовность, что в дальнейшем к ним смогут обратиться не только врачи, но и военкомы с повесткой. Их поступок – провокация. Значит ли он, что кто-то их уполномочил формировать армянские батальоны? Насколько мне известно, нет. И такие действия не могут быть рекомендацией для всей армянской общины. Они противоречат всему историческому опыту армянского народа! Если гражданин Украины армянского происхождения решил сдать кровь для украинских солдат – это его гражданская позиция и здесь категорически неверно обозначать свою этническую принадлежность, так как у других она может быть иной. Но если армяне Украины  хотят обозначить свою  общинную позицию, то она скорее должна быть гуманистической. Хотите сдать кровь, сдайте ее Красному кресту для всех кто страдает от кровавого гражданского конфликта.

Исторический опыт народа – вещь очень сильная. Во Вторую мировую войну болгары не выходили в бой против советских, читай, русских войск. Руководство Германии, чьим союзником была тогда Болгария, понимало, что историческую благодарную память болгарского народа по отношению к русскому народу не одолеть их приказом.

Поэтому хочу еще раз вспомнить исторический опыт армянского народа. Наша диаспоральная судьба показывает нам проявлять сдержанность и мудрость. Если армянину приходится исполнять свой долг, он должен его исполнить, как ему диктует его гражданская позиция. Воинский долг армяне всегда исполняли достойно, даже тогда, когда служили в армии Османской империи. Но армяне всегда будут повторять слова основоположника новой армянской литературы Хачатура Абовяна: «Да будет благословенен тот час, когда священная нога русского солдата впервые вступила на многострадальную армянскую землю». Всегда найдется горсточка инакомыслящих армян-теоретиков, не способных осознать реалии каждодневной борьбы армян за свое существование, но пусть они сначала сделают столько для своего народа, как этот великий просветитель!

NDNews: Народы знают коды русской цивилизации. Как же самой России вернуть осознание этой ее цивилизационной миссии?

Олег Габриелян: Сейчас против России идет очень сильная информационная война, задействовано много ресурсов. Я считаю, что нам нужна идеология. Идеология – это система ценностей. Нам нужна система ценностей. Нельзя позволить и дальше разрушать у человека его культурные смыслы.

NDNews: России 23 года стирали из памяти национальную идею…

Олег Габриелян: Помните, я сказал – вдохнуть новые смыслы? Крым стал национальной идеей России, он объединил народ. Два десятка лет искала Россия свою идентичность, и сегодня никто не безразличен к Крыму. Мы с Министерством культуры работаем до полуночи, никто уходить не хочет, такая энергия. Язык – вещь удивительная. Заметил народ: «русский долго запрягает, да быстро едет». Крым это вновь доказал.

© 2014, «Новый Регион – Москва»

Мифотворчество в историческом контексте политики

Мифотворчество в историческом контексте политики

Д.ф.н. О.А.Габриелян

I.  

"Уже написаны "Мифы народов мира ". У нас и воздух пахнет архетипом. По пояс в мифе, по горло в истории, по маковку в лучшем из миров, стоим, дрожа, дожидаясь жениха очередного. "Девочке нужен хороший психоаналитик", - сказал бы со вздохом старый домашний доктор. Где же он? "

(Шевелев И. Философия на марше. Межи и промежности. // Независимая газета. 27.05.94 )

Социальный мир, в который мы погружены, с одной стороны, безусловно, объективен, с другой — творится нашим сознанием. Достаточно вспомнить, что когда  мы сталкиваемся с малознакомой нам культурой, то   необходимо время, чтобы осмыслить новую реальность, "перевести" ее в термины нашей собственной культуры. Если бы в созидании культуры участвовали только природа и ее объективные законы, то, очевидно, мы не имели бы того многообразия цивилизаций, о котором свидетельствует и история, и настоящее. Это многообразие творится народами как субъектами истории и, следовательно, субъективно. Созданное их сознанием и волей превращается в реальность. Она имеет очень важное для них значение. Думаем, никто не будет оспаривать значимость ценностей культуры для народов их создавших. Вряд ли будут оппоненты, которые поставят под сомнение духовную составляющую  культуры? Однако именно эта компонента культуры определяет ту реальность, которая, трансформируясь, преобразует мир неочевидным образом. Здесь мы имеем в виду миф, без которого не мыслим ни народ, ни культура.

 Мы полностью солидарны с французским литературоведом и семиологом Роланом Бартом, когда он пишет: «Стимулом к размышлениям чаще всего служило чувство раздражения, вызываемое тем флером «естественности», которым наша пресса, искусство, обыденное сознание непрестанно окутывают реальность; но ведь эта реальность не перестает быть глубоко историчной только оттого, что она наша собственная реальность: одним словом, я испытывал настоящие муки, видя как люди, повествующие о   современности, ежесекундно путают Природу с Историей: глядя на праздничные витрины само-собой-разумеющегося, мне   хотелось вскрыть таящийся в них идеологический обман.

Лучше всего, как мне показалось с самого начала, передает суть всех этих лжеочевидностей понятие мифа; в то время я вкладывал в слово «миф» вполне традиционный смысл, хотя уже тогда у меня сложилось твердое убеждение, из которого я попытался извлечь все логические выводы: миф – это своего рода язык».¹ Посредством его мы осмысляем мир, структурируем и систематизируем  его в описании.

Тезис, который мы здесь утверждаем и хотим обосновать, звучит следующим образом: глобальный социальный кризис – это, прежде всего кризис мифа господствовавшего в данном обществе. Преодолеть этот кризис, значит, создать новый миф. Поэтому  понять смысл происходящих преобразований, можно не только наблюдая за экономическими показателями общественного развития, но и за успехами нового мифотворчества.

Базовым определением мифа для нас является, то его толкование, которое дает А.Ф.Лосев: " Короче говоря, миф - такая диалектически необходимая категория сознания и бытия (1), которая дана как вещественно-жизненная реальность (2) субъект-объектного, структурно выполненного (в определенном образе) взаимообщения (3), где отрешенная от изолированно-абстрактной вещности жизнь (4) символически (5) претворена в до-рефлективно-инстинктивный, интуитивно понимаемый умно-энергийный лик (6). Еще короче : миф есть интеллигентно данный (3) символ (4-5) жизни (2,6), или -символически данная интеллигенция  жизни. Наконец, чтобы не оставить места никакому упреку в неясности, можно принять во внимание, что под "жизнью" здесь мыслится просто категория осуществления той или иной интеллигенции. И тогда определение мифа будет такое: он - символически осуществленная интеллигенция. Я же утверждаю, что личность и есть символически осуществленная интеллигенция. И потому вот наикратчайшее резюме всего предыдущего анализа, со всеми его отграничениями и подразделениями: миф есть бытие личностное или, точнее, образ бытия личностного, личностная форма, лик личности ".² Очевидно, что личностью здесь может выступать народ и тогда именно его личностная форма бытия и есть миф.

Такое определение не совсем совпадает с обыденным пониманием слова "миф". Дело в том, что религия (богословие) и наука (политология, социология, этнология и др.) во всем постсоветском пространстве претерпевают в настоящее время некий ренессанс. И вольно или невольно, адаптируясь до массового сознания, они вынуждены считаться с ним и определять  миф как  выдумку, фикцию, фантастический вымысел. У философии, обладающей потребностью творить одновременно множество систем, как миры, есть возможность не согласиться с общепринятым толкованием именно для того, чтобы лучше понять явление и дать его может быть "неевклидовую" интерпретацию. А в ней миф есть самая "подлинная и максимально конкретная реальность", "трансцендентально-необходимая категория жизни и мысли", конечно, именно для мифологизированного сознания. Здесь я готов утверждать, что собственно иного сознания и нет в реальности.

Предлагаемый нами подход в понимании мифа имеет свою традицию. «Уже полувека западноевропейские ученые исследуют миф совсем с иной позиции, чем это делалось в ХIХ веке. В отличие от своих предшественников они рассматривают теперь миф не в обычном значении слова как «сказку», «вымысел», «фантазию», а так, как его понимали в первобытных и примитивных обществах, где миф обозначал, как раз наоборот, «подлинное, реальное событие» и, что еще важнее, событие сакральное, значительное и служащее примером  для подражания. Но это новое значение слова «миф» делает его употребление в современном языке довольно двойственным. И в самом деле, это слово употребляется в наши дни, обозначая как «вымысел», «иллюзию», так и «священную традицию, первородное откровение, пример для подражания», что близко и понятно, прежде всего, этнологам, социологам и историкам религии».³

Миф только по форме напоминает выдумку, на самом же деле, это самая реальная по переживанию и творению действительность. Он эмоционально нагружен, жизненен и поэтому экзистенциален. Миф можно рассматривать как экзистенциал – феномен и понятие, определяющие  существование человека в мире.   Облеченный в слово миф может показаться нам всего лишь мысленной, идеальной конструкцией. Но это не так. Анализируя лексику "застоя", и сравнивая ее с лексикой "демократии", мы можем без труда обнаружить, что в "гуле языка" (Р. Барт) слышится дыхание времени. Лексика эпохи как бы творит ее и здесь очень трудно, а, скорее всего, невозможно определить, что порождает что: слова - эпоху или эпоха - слова. Такая нерасчлененность объясняется тем, что в словах-символах оформляется миф, которым живет общество. Чтобы понять насколько это важно для человеческого существования, а, в конечном счете, и для народа в целом следует, может быть, повнимательнее присмотреться к пониманию истины людьми. Ведь очевидно, что они действуют исходя из своего представления об истине, а не по критериям научной объективности, тем более, что и сами последние в основе своей мифологичны.⁴ Собственно все рассуждения о том, что наука разрушает мифы, неверны. Конечно, наука исследует и объясняет  мифы, но и только. Внутренняя логика  развития приводит к смене социальных мифов. На место старому мифу приходит новый. Миф коммунизма сменяется мифом цивилизованного капитализма. Наука не в состоянии разрушить мифы, так как они действуют как бы в непересекающихся мирах там, где речь идет об истине. Вот как точно пишет об этом С.Кьеркегор в своем дневнике: "... Что мне действительно необходимо, - понять, что я должен делать, а не то, что я должен знать (хотя, в определенной мере, понимание должно предварять любое действие). Вопрос в том, чтобы понять самого себя,  понять, для чего предназначен я Богом, вопрос в том, чтобы найти истину, истину для меня, найти то, для чего я смогу жить и умереть. Что толку в обнаружении так называемой объективной истины, пригодной для всех философских систем и способной, если потребуется, проверить их все и обнаружить несообразности внутри каждой; что пользы мне в возможности развить теорию государства, собрать все детали в единое целое, создав, таким образом, мир, в котором бы я не жил, но лишь являлся перед глазами окружающих; что пользы, если я смогу объяснить значение христианства, но это не имеет глубочайшего значения для меня и моей жизни; что толку, если истина предстанет передо мной холодная и нагая, не заботясь о том, узнаю ли я ее, заставляя меня дрожать от страха, но не пробуждая доверчивой преданности во мне? Я, конечно, не отрицаю, что признаю императив понимания и что, только принимая его, можно воздействовать на людей, но истина должна быть принята всей моей жизнью. Это и есть то, что я теперь полагаю наиболее важным вопросом".⁵ Очевидно, что человек руководствуется такой экзистенциальной истиной, которая говорит ему, как поступать, что делать, как осуществлять выбор принципиально важный для его жизнедеятельности. Ни на один из этих вопросов объективная научная истина не отвечает, более того она может быть полезна только тогда, когда перестает быть истиной теоретической и вовлекается в жизнь, в миф. В последнем же,  вообще не может возникнуть вопроса о такого рода истине. Тем более, лишается смысла вопрос о реальности мифа. Человек живет в нем и с ним и уже, поэтому миф реален, а мифические явления могут различаться только степенью своей бытийной напряженности. Все эти рассуждения обретают более обоснованный и прагматический вид, как только мы обращаем внимание на фантомы, с которыми живут люди, как они увлекаются демагогами от политики, как до самоотречения верят тому или иному харизматическому лидеру, который вдруг здесь и сейчас предстал перед ними живым ... идолом.

      Миф не только нейтрален к науке, но и к морали. Его нельзя оценивать с точки зрения морали. Он не может быть ни плохим, ни хорошим. У него иная функция. Она позитивна. Он предлагает модели мироустройства и тем самым придает смысл и значимость человеческому существованию. Миф выполняет регулятивную функцию. 

      Миф, безусловно, ориентирован на сохранение традиции, но в этом пункте есть момент, существенно рознящий современного цивилизованного человека и представителя архаического  общества. Для первого события необратимы, второй же считает, что они могут повториться посредством ритуала. Но в контексте тех проблем, которые мы рассматриваем в статье важно и то, что сознание находится в постоянном мифотворческом процессе: воспроизведении и сохранении мифа, или мифологическом осмыслении и освоении реальности. Именно в этом смысле мы отметили выше вопрос о создании новых мифов. Собственно они имеют только новую форму. Архетипические основания у них те же, что и у очень далеких  наших предков.

     Особенно явно процесс мифотворчества наблюдается при радикальном изменении социальных устоев общества, во времена перемен. «Миф оказался превзойденным лишь после открытия Истории, точнее после пробуждения исторического сознания в иудеохристианстве и расцвете этого сознания у Гегеля и его последователей, только после радикальной ассимиляции того нового способа бытия в меру человеческого существования. Но вряд ли можно говорить об уничтожении мифологического мышления. …Оно выжило и сохранилось, хотя и радикальным образом изменившись. И парадоксальнее всего, что выжило и сохранилось оно прежде всего в историографии».⁶ Перманентность мифотворчества и преодоление его Историей представляют противоречивую специфику  сознания современного человека. В политической действительности это обретает своеобразные формы. Например, поиска «благородного происхождения». «Народ без истории (то есть без исторических документов и историографии) как бы не существует». Эти идеи получают распространение в историографии народов центральной и восточной Европы. Подобная страсть являлась, несомненно, следствием пробуждения национального чувства в этой части Европы и очень скоро превратилась в инструмент политической борьбы и пропаганды. Желание доказать «благородное происхождение» и «древность» своего народа распространилось на юго-востоке Европы до такой степени, что все историографии, за редким исключением, ограничивались национальной историей и в конце концов, привели к самому настоящему культурному провинциализму».⁷ Собственно любой аспект политической действительности, а тем более идеологии может быть прекрасно проанализирован предлагаемой методологией. Она отнюдь не нова. Мы встречаем ее у З.Фрейда и К. Г.Юнга и у многих более поздних авторов.⁸

Возможно, в отличие от них мы пытаемся  систематичнее и последовательнее применить ее к анализу именно политики. Поэтому, безусловно, мы не можем не отметить замечания М.Элиаде (и не только его) о марксизме как эсхатологическом и милленаристском построении. Маркс использовал один из самых распространенных эсхатологических мифов средиземноморского-азиатского мира – миф о справедливом герое-искупителе. Обогатил его элементами мессианской (роль освободителя пролетариата) и иудейско-христианской идеологии (борьба Добра со Злом, Христа с Антихристом). Еще более интересными являются выявленные исследователями факты воздействия средств массовой информации на сознание людей путем использования мифологических элементов.  Персонажи комиксов, герои фильмов являются современной версией, как сказал бы Юнг, одних и тех же архетипов. Именно в этом аспекте есть больше всего оснований говорить о СМИ как четвертой власти. Посмотрите, как в визуальном пространстве телевидения создаются и низвергаются политические деятели, партии и блоки. Безусловно, лидер должен обладать определенными личностными характеристиками, но кроме этого он (или другие) должен строить свой образ так, чтобы этот образ совпадал с архетипами коллективного бессознательного.

Миф символичен и  в этом смысле может быть схематичен или аллегоричен.  Но символика мифа не противоречит его реальности, конкретности, субъективности. Вот пример - два флага белый и красный. Будучи символами, они поднимают в нашем сознании и памяти очень глубокие пласты, и разве мы можем не признать их реальности. И значимости для нас. Если эти символы всего лишь фикция, то почему парламентарии поднимают белый флаг и доверяют свою жизнь ему. Или гибли тысячи людей, защищая другой флаг. Очевидно, что осмысленная символика цвета создала культуру даже там, где все направлено на уничтожение человека — культуру ведения войны. ( И Нюрнберг или Международный трибунал в Гааге это тоже факты этой культуры.) Осмысляя данную нам вещь или явление непосредственно, напрямую мы как бы маркируем ее символически. Потом мы можем осмыслять ее научно, религиозно и т.д., но она уже нами понята, включена в "семиотическое поле", окультурена. Это и есть процесс создания мифа и шире – культуры.

 По сути, все наши предыдущие и последующие рассуждения о мифотворчестве человека, как представителя определенного социума (народа, нации, этноса),  обозначены координатами философских понятий  zoon politicon у Аристотеля и zoon symbolicon у Кассирера. Для Кассирера нет действительности вне символических форм. Только через них возможен доступ к “идеальному миру”, который открывается через религию, философию, искусство, науку, политику и т.п. Такой подход позволяет понять актуальность и значимость современного мифотворчества в процессе обуздания социального хаоса.

Резюмируя открытия философии мифа, мы скорее согласимся с теми исследователями, которые отстаивают принципиальное единство логики мифа с логикой современного мышления. (Это отнюдь не противоречит приведенному выше утверждению о его специфике.) С такой точкой зрения мы сталкиваемся у Леви-Строса. Различия между первобытным и современным мышлением он видит не в недоразвитости первого, не в формах и принципах мышления, а в том, что для логического умозаключения берутся разные основания. «Может быть, в один прекрасный день мы поймем, что в мифологическом мышлении работает та же логика, что и в мышлении научном, и человек всегда мыслил одинаково «хорошо». Прогресс – если этот термин по-прежнему будет применим – произошел не в мышлении, а в том мире, в котором жило человечество, всегда наделенное мыслительными способностями, и в котором оно в процессе долгой истории сталкивалось со все новыми явлениями».⁹  Не умаляя ум современного человека, тем не менее, можно утверждать, что при мифотворчестве он функционирует как ум первобытного человека, то есть, нарушая и обходя законы формальной логики. Он не замечает логических противоречий, допускает нарушение закона исключенного третьего, свободно манипулирует причиной и следствием и т.п. Принцип сопричастности, эмоционального единства оказывается для него важнее истины или правил логики, посредством которых она достигается. “Динамическая структура мифа есть структура метаморфозы его образов и их движения по кривой смысла. Это и есть собственно Логика мифа”.¹⁰  Она основана на воображении, на имагинативной способности сознания. С высоты достижений нашего ума мы иногда снобистски пренебрежительно считаем эту способность не главной, детской. На самом деле: “Пока не угасло воображение, до тех пор есть, есть и есть логика чудесного. Вычеркнуть ее можно только с истиной. ... Деятельность воображения …высшая форма мышления, как деятельность одновременно и творческая и познавательная”.¹¹ И далее: “…Там, где в мире действительном проявляется причина и действие согласно законам естественной необходимости, там в мире воображения, в мифе, имеется в латентной форме основание и следствие, порожденные и связанные между собой только абсолютной свободой и силой желания, то есть творческой волей воображения, играющего роль естественной необходимости. “Так хочет” моя логика – таков закон необходимости в творческом желании”.¹² Поэтому никакие доводы не вовлеченных в процесс мифотворчества не доходят до тех, кто увлечен своим желанием – стать нацией, достроить себе древнюю родословную, расширить тезаурус своей культуры за счет других народов и т.п.

Но почему мы нуждаемся в мифе и постоянно творим его. Ответ снова находим у Р.Барта: «Дело в  том, что идеологизация и ее противоположность, вероятно, представляют собой все те же магические типы поведения, вызванные слепым страхом, завороженностью перед лицом разорванного социального мира».¹³ В политике мифотворится настоящее и предлагается народу. Если политики это делают в соответствии с ментальностью народа, его ожиданиями, то достигается внутренняя  политическая стабилизация, преодолевается страх социального хаоса.

II.

 «Миф объясняет в равной мере как прошлое, так и настоящее и будущее.  Ничто не напоминает так мифологию, как политическая идеология. Быть может, в нашем современном обществе последняя просто заменила первую».

( Леви-Строс К. Структурная антропология. – М., 1985, с. 186)

    Итак, говоря просто, миф есть такая конструкция мира в нашей голове, с которой мы живем и согласно которой действуем. Это некая программа, формирующаяся в нашем сознании, эволюционирующая по мере поступления  и освоения новых данных из нашего социального бытия. По сути, в нас нет ничего кроме этой программы она настолько наша, что мы ее просто не замечаем. Когда люди дышат, они не задумываются о составе воздуха. Также и существование в мифе человека или целого народа. Пребывание в мифе, создание мифа - есть живая ткань истории народа. Каждый народ творит собственные мифы, живет с ними и в них. Каждый человек, прежде всего, именно в этом смысле  разделяет судьбу своего народа.

     Вот почему мы считаем рассматриваемую  проблему очень важной. Если мы ее  поймем  на уровне «анализа», то будем в состоянии не только делать прогнозы, но и влиять на происходящее в процессе «синтеза», осуществления реальной политики.

     По отношению к мифу могут складываться две позиции: существование   в мифе, внутри мифа и осмысление его извне, по сути, с точки зрения, другого мифа. Взгляд извне означает взгляд с позиции другой культуры, с точки зрения другого мифа.

     Если переносить все сказанное выше в область прикладных политических исследований, то можно утверждать, что в Крыму складываются несколько пластов мифологий общественного сознания. Это связано, прежде всего, с тем, что здесь проживают,  по крайней мере, три большие этнические группы. Подавляющее большинство, так называемого, русскоязычного населения (ядро составляют этнические русские)  до сих пор живет в советском мифе. Сколько бы мы не ерничали по поводу совка, и не отрицали реальность советского человека, он сложился как некая общность людей, которая есть сила и проблема. Имеет ли смысл давать этому факту оценки, называть этих людей манкуртами. На наш взгляд, нет, так как в этом случае мы уподобляемся унтер-офицерской вдове, которая сама себя высекла. Очевидно, что наш современный демократизм, национализм и любой другой «изм» не более подлинный, чем наша «советскость». А точнее они такие же реальные, как и это последнее качество. Следовательно, чтобы окончательно преодолеть стадию политического романтизма надо иметь в виду, что русскоязычное население в Крыму на сегодня составляет большинство и с ним надо считаться. Русская идея, обеспечившая президенту Ю.Мешкову победу на выборах, явно обозначила волю русскоязычного населения Крыма. Но это не была этнически русская идея, вектор ее имел не столько географическую направленность в сторону России, а, сколько временную - в прошлое, к СССР как России.   Желание воссоздать Советский Союз, воссоздать единство огромной страны доминировало и доминирует  в сознании большинства населения Крыма. Безусловно, мифы, с которыми живут эти люди и творят свою повседневную реальность, претерпевают определенную трансформацию и преобразуются, но процесс этот крайне сложный и длительный. Ситуации могут меняться, меняться могут политические лозунги, даже на диаметрально противоположные, однако невозможно изменить логику  мифотворчества. Поэтому нет ничего удивительного, что все бывшие  республики СССР развиваются почти по одинаковому сценарию.

     Второй миф как реальность, с которым мы имеем дело в Крыму, это миф  крымских татар о себе как коренном народе Крыма. Снова подчеркнем, что под мифом мы понимаем не обыденное толкование слова, а реальность, творимую народом по законам мифотворчества, имеющим вненаучную процедуру построения и доказательства истинности. Поэтому последнее упоминание о мифе крымских татар как о коренном народе не носит оценочный характер. Мы только фиксируем то, что реально сегодня существует - эта часть населения Крыма живет в созданном им или его элитой реальности, в которой мыслит себя как коренной народ. В настоящее время это не меньшая реальность, чем первый миф русскоязычного населения. Конституция и законы Украины со временем наверняка определят   политическое содержание понятия «коренной народ», многое, наверное, определится  в документах Курултаев и Меджлиса, но главное для нас это понятие становится мифологемой народа. Он начинает жить этой идеей и творить себя и свою культуру под ее сильным воздействием. И этот процесс идет безотносительно к тому насколько оперативно законодательство Украины откликается на него или насколько эффективно исполнительная власть реализует те или иные постановления по обустройству крымско-татарского народа в Крыму.

     Разные мифы, складывающиеся на одной территории    в данной стране - это основа будущих конфликтов. Если не будет создан единый миф, единая жизненная реальность, то конфликты неизбежны. Единый миф  для разных этносов - это единая логика его построения и постоянный  диалог по всем несовпадающим пунктам, в результате которого государство, чтобы сохраниться как единое, должно иметь в каждый момент времени согласованную шкалу ценностей и как гарантию  общие интересы своих граждан.

     Проблема усугубляется тем, что Крым является перекрестком культур, местом встречи различных цивилизаций. Такие встречи не только определяют ход истории, но и придают ему динамику. Именно здесь происходит диалог культур, их взаимное обогащение. В то же время разность культурных, цивилизационных потенциалов  приводит к искре, к социальным катаклизмам,  к войнам. Как отмечает Сэмюел Хантингтон, ближайшие десятилетия  будут временем конфликтов обусловленных схватками цивилизаций.  Под цивилизацией он понимает высшую ступень культурного объединения людей, имеющих объективные   основания общности: язык, историю, религию и в конце концов самосознание самих людей. В Крыму встретились две цивилизации славяно-православная и исламская. Отношения между ними в целом, возможно, определят и конкретные рамки диалога или конфронтации в Крыму. Сегодня было бы преувеличением говорить, что исламский фундаментализм активно проникает в среду крымских татар, но какими замысловатыми путями может проникнуть в их среду исламский экстремизм предсказать не сложно. Собственно для этого достаточно выявить те общие условия, которые наблюдаются в странах непосредственно столкнувшихся с этим явлением.

     Развитие православной и мусульманской конфессий в Крыму происходит  как бы в двух параллельных мирах. Я имею в виду не заявления и общение их глав, а реальное течение внутренней жизни общин. Пока обе  стороны  избегают публичной политики, сосредоточив свои усилия на просвещении своей паствы. Обе конфессии активно восстанавливают храмы и мечети, посылают на учебу своих активистов. Но церковь как институт есть лишь оформление религиозности, а исламе нет даже такой институционализации как в православии. Безмятежность формальных отношений еще не свидетельствует о том, что нет цивилизационных разногласий или найдена приемлемая  форма  диалога.

     В коллективном бессознательном народа, как гиперличности, «теплится и древняя идея национального превосходства. Это псевдопроблема, нерешаемая на логическом уровне – уж очень много противостоящих друг другу аргументов можно выдвинуть при попытке к размежеванию. Тем более, неразрешима она методом насилия – в этом случае национальная боль лишь загоняется в подполье с тем, чтобы вспыхнуть с новой силой в моменты политических обострений. Возможно только компромиссное решение, основанное на поиске содружества».¹⁴  Оно достигается не обязательно формальным заключением  договора, а непрерывным подтверждением его легитимности посредством созидания совместных мифов и структур повседневности, которые и составят основу проекта совместной жизни.

Примечания:

1.       Барт Р. Из книги «Мифологии». // Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. - М.,1989, с. 46

2.       Лосев А.Ф. Диалектика мифа. // Лосев А.Ф. Философия. Мифология. Культура. - М., 1991, с.74

     3.  Элиаде М. Аспекты мифа. – М., 1996, с. 5

4.      «Вопрос «почему» не всегда позволяет задавать и наука. Почему соединение плюса (+) и минуса (-) электричества дает искру и свет? Почему камень, подброшенный вверх, падает? И если в последнем  случае наука отвечает: «В силу закона тяготения», то этот ответ столь же чудесен, как и ответ Шопенгауэра на вопрос, почему падает камень. Камень падает потому, что так хочет камень. Но почему камень, повисающий в пустоте над головой Тантала, только грозит упасть, но не падает, - почему? Потому что так хочет Зевс, отвечает миф». Голосовкер Я..Э. Логика мифа. – М., 1987, с. 21  

 5. Кьеркегор С. "И это было светом его очей...". Фрагменты из   дневника (1834-1842). // Новая Юность, № 2, 1993, с. 136

6. Элиаде М. Аспекты мифа. – М., 1996, с.117

7. Там же, с.182

8.      «В нашем мифологическом учении об инстинктах легко найти формулу косвенных методов борьбы с войной. Если готовность к войне проистекает из инстинкта деструктивности, то ближайшим средством будет призвание противоположного ему инстинкта, Эроса. Все, что устанавливает эмоциональные связи между людьми, должно противостоять войне. Такие связи могут быть двоякого рода. Прежде всего это отношения, подобные отношению к объекту любви – даже при отсутствии сексуальной цели. Психоанализ не нуждается в том, чтобы стыдиться, говоря о любви – ведь религия говорит то же самое: «Возлюби ближнего своего, как самого себя». Только это легко предписать, но трудно исполнить. Другого рода эмоциональная связь возникает через идентификацию. Все, что представляет собой для людей общезначимый интерес, возбуждает подобную общность чувств, идентификацию. На этом в значительной мере покоится здание человеческого общества». Фрейд З. Почему война? // Фрейд З. Психоанализ. Религия. Культура. – М., 1992, с. 266

9.      Леви-Строс К. Структурная антроплогия. – М.,1985, с. 207

10.  Голосовкер Я.. Э.  Логика мифа. – М., 1987, с.8

11.  Там же, с.9, 12

12.  Там же, с.17

13.  Барт Р. Из книги «Мифологии». // Барт Р. Избранные работы. Семиотика. Поэтика. - М.,1989, с. с. 130

14.  Налимов В.В. В поисках иных смыслов. – М., 1993, с.224

ИНФОРМАЦИЯ

В последнее время встречаю статьи, ссылки, комментарии за моей подписью, в которых излагаются мысли мне не принадлежащие или искажающие мои высказывания. Поэтому буду высказываться только на собственном блоге.

Олег Габриелян